М.: ОГИЗ; Госполитиздат, 1942. — 47 с.
Стремление фашистских главарей к оправданию политики насилия, грабежа и человеконенавистничества посредством возведения этой политики к большой исторической традиции распространяется не только на политику в непосредственном смысле слова. Оно захватывает также всю область политических идей, оно доходит даже до истории философии. Усилия фашистских писателей — найти предтеч и пророков современного фашизма в истории философии — не заслуживали бы никакого внимания, если бы идеологи фашизма в своих исторических поисках ограничились своей действительной духовной родословной. Литераторам фашизма можно было бы предоставить изощряться сколько им угодно в исторических справках и доказывать прямое происхождение их идей от Гобнно или Ркжкерта, Шпенглера или Ницше. Однако фашистская программа не ограничивается этим. Ома распространяется и на классическую историю философии. Предприимчивость и инициатива литераторов фашизма куда шире скромных границ, указанных им их действительной, убогой идейной родословной. Фашизм стремится присвоить себе ряд великих имен прошлого, имен философов, не имеющих никакого отношения к специфическим идеям фашистской «философии». Фашизм пытается доказать, будто у его духовной колыбели стоит длинный ряд знаменитых и подлинно великих мыслителей. Фашизм вербует своих предтеч среди безмолвных и безответных теней давно умерших мыслителей не только средневековья, но и нового времени. Он пытается установить мнимую связь, ведущую от идей подлинно великих философов прошлого — Канта, Фихте, Гегеля, — к угрюмому и кровожадному бреду «Борьбы» Гитлера, к крикливому пустозвонству розенберговского «Мифа», к реакционным измышлениям Альфреда Боймлера.